Мама взаймы.
Автор:Morita Rumino
Жанр:драма
Тип:джен
Рейтинг:G
Персонажи:Мичиру Кайо,Сецуна Мейо,Харука Тено,Авторские
Ветер за окном
взвыл, словно полчище ночных призраков, заставив меня оторваться от ноутбука и
взглянуть в окно. Зима пришла в этом году такая, какой давно не видели у нас.
Снег валил хлопьями, и улицы из-за стекла не было видно. Мне стало грустно, но
отчего – я не знала. Я давно не видела снега, очень давно, и, должно быть,
соскучилась по нему.
Заскрежетал ключ в
двери, и я вздрогнула от этого звука. Пришёл кто-то из хозяев дома. Кто бы это
ни был, хорошо, что он не позвонил в дверь. В этих стенах удивительно чутко
относятся друг к другу, и я уже успела много раз осознать это. Вот и сейчас
повторяется то же самое.
Медлительно-тяжёлое
шуршание одежды и тихие вздохи в коридоре дали мне понять, что пришла Харука. Я
отвернулась от ноутбука, встала, пошла к ней. Совсем, совсем не жалеет себя, а
ведь сколько раз я говорила ей сегодня утром, чтобы она возвращалась домой
поскорей и не заходила в магазины только потому, что они «по пути». Есть же
телефоны, в конце концов, есть другие люди…
Она стояла в расстёгнутом
мокром пальто, тяжело опершись плечом о стену, и никак не могла отдышаться. В
руках держала мокрый платок, стянутый с головы, на полу подле её ног лежал
большой пакет, из которого наполовину вывалились два пакета поменьше, бумажных,
полных упаковок с продуктами.
Я подскочила к ней,
вырвала из рук платок и, бросив его на полку, подхватила её за плечи.
- Господи, Харука!
Что нам с тобой делать, ты же сама себя сгубишь! Разве можно так нагружаться в
такую погоду!
Она устало
улыбнулась, покорно позволяя мне снять с неё мокрое пальто. Шарф у неё на шее
был покрыт точёными, быстро тающими в тепле, но всё ещё колючими снежинками.
- Успокойся, всё
нормально. Я просто не отдохнула как следует. Дорогу занесло…
- При чём тут
дорога! Садись скорей. Где ты была? Зачем заходила в магазин? Вообще
нежелательно выходить на улицу в такой снег. В новостях сказали, что идёт
очередной циклон…
- А, вот почему так
холодно на улице… А я всё никак не могу согреться, думаю, хоть в магазине потеплее
будет…
- Разувайся.
Пойдём. Про магазин ты мне расскажешь потом. Сейчас тебе нужно лечь.
- Подожди, - она
остановила меня слабым взмахом руки, когда я хотела помочь ей встать с пуфа.
- Как ты себя
чувствуешь?
- Всё нормально,
Сецуна, нормально. Сейчас. Две минуты, и я встаю. Сейчас, подожди.
Но, уставшей больше,
чем когда-либо ещё, ей пришлось переждать больше, чем две минуты, прежде чем
она смогла подняться и пройти в дом.
- Ты совсем себя не
жалеешь, - погладила я её руки. Пальцы были продрогшие, покрасневшие в суставах.
– Зачем ты всё это купила? Мы же обо всём договаривались утром…
- Ладно тебе,
Господи! Что я буду кого-то напрягать, магазин-то по пути, два шага сделать к
дверям и обратно. Вот уж прямо…
Но выглядела она
совсем не так, как выглядят люди, сделавшие «два шага к дверям и обратно». Она
это знала, и знала, что знаю и я, и потому только улыбнулась, когда я покачала
головой. Волосы у неё на лбу намокли от снега, чёлка слиплась, словно она
только что вышла из ванной.
- Посиди. Я разберу
покупки.
Она благодарно
улыбнулась и, на мой взгляд, очень глупо фыркнула, когда я издала вопль возмущения.
Пакет, который она принесла, оказался, вопреки первому впечатлению, неимоверно
тяжёлым – настолько тяжёлым, что мне не удалось поднять его с пола с первого
раза.
- …Бог ты мой! Харука!..
- Господи, да
успокойся ты, ради Бога!
- Я всё расскажу…
- Ох, Боже, не
начинай!.. Я всё знаю! Я не могла себя заставить просто так проехать мимо
магазина. Ничего мне не будет. Успокойся! Я же знаю, что могу выдержать, а что
нет! Нечего читать мне нотации!
Чтобы успокоиться, я
подхватила пакет поудобнее, но, отнеся на кухню, разгружать покупки не стала. У
меня не хватит сейчас сил хладнокровно перебирать горы продуктов, с которыми
эта глупая дурочка совершенно бессмысленно и, главное, рискуя здоровьем,
тащилась через весь город. Но даже если я всё расскажу кому следует, боюсь, что
она до самого конца будет стоять на своём. Есть резон утверждать, что так и случится,
судя по имеющемуся опыту…
- Где ты?
- Тут я…
Мокрыми руками она
пыталась разгладить чёлку, даже не выключив воду. Я сделала это за неё, протянула
ей полотенце и развернула лицом в коридор, а когда она вышла, помогла снять
пиджак. Рукава внизу были слегка влажными.
- Ты так сильно
промокла?
- Это от воды… Я
только сейчас так хорошо мыла руки. Будь добра, повесь обратно.
- Мичиру не простит
тебе того, что ты так безответственно относишься к своему здоровью.
Но, говоря это, я
знала, что Мичиру всё ей простит. И Харука тоже это знала.
- Не расстраивай
меня зря, Сецуна, - только и попросила она, устало оборачиваясь на меня. И я
видела, что, несмотря на всю привычную браваду, ей тяжело. Мне стало стыдно за
своё поведение, и захотелось загладить вину и поскорее позаботиться о том,
чтобы ей полегчало.
- Я помогу тебе
переодеться. Садись, я сама всё принесу, - кивнула я ей. Она только улыбнулась,
глядя на меня печально и с пониманием. Она была на сносях, и ей трудно было
многое, но её тихое тепло и скрытая доброта никуда не исчезли. Напротив, они
умножились, и уже давно я видела это всё отчётливей с каждым днём.
Горел монитор
ноутбука, и когда я вновь зашла в комнату, он напугал меня своим неестественным
светом. Харука, задумавшись, сидела на кровати. Тёплый свитер и горячие батареи
не защищали её от холода, пронизавшего её на улице, и она зябко ёжилась,
обхватив себя за плечи. Я подошла к ней, бросила сменную одежду на кровать за
её спиной и, опустившись рядом, привлекла её к себе, и она подалась, изнеможённо
опустив голову на моё плечо. Ничего. Пусть отдохнёт. Она действительно умеет
рассчитывать силы.
- Никого больше
нет?
- Нет. Никто ещё не
пришёл, я одна.
- Дети как?
- Ёаке спит. Химеко
уснула минут за двадцать до твоего прихода. Я дала ей оставшуюся кашу, она хорошо
поела.
- О, как хорошо,
значит, кастрюлю теперь убрать можно. Она меня замучила.
- На моей памяти ты
уже роняла её целых три раза, - не вовремя напомнила я, не сдержав улыбку.
- А что ж я,
виновата, что ли, что её ставят куда ни попадя? – в который раз возмутилась
Харука. – Я холодильник открываю, хлоп, кастрюля вылетает, крышка у меня на
полу!..
- Не заводись так,
- попыталась успокоить я её. Хотя и сама не могла удержаться от смеха,
вспоминая, как утром на кухне она сетовала на всю квартиру, жалуясь, что муж
абсолютно ничего не соображает. По правде говоря, я вполне понимала её, однако
не смеяться над возмущённой по поводу домашнего хозяйства Харукой было
невозможно. Невозможно было представить себе в этой умелой хозяйке и, что ни говори,
заботливой мамаше вчерашнего взбалмошного сорванца. Впрочем, сорванец в ней
никуда не делся, он просто отошёл на второй план, на нужное время выпуская на
волю мягкую, но справедливую женщину. Но исключительно на нужное время.
- Нет, просто в
доме два холодильника, нельзя было сообразить поставить туда, где больше места?
Нет, надо забить всё под завязку, а потом все надо мной смеются! Я много бы
дала, чтобы кто-нибудь эту кастрюлю уронил и сбил эмаль, чтоб её можно было
вышвырнуть к чертям. Что смеёшься-то?
- Я вовсе не
смеюсь. Ну, хорошо, извини меня. Я убрала кастрюлю, место освободилось. Можешь
больше так не волноваться. Как себя чувствуешь?
Харука повела плечом
и снова осторожно прислонилась щекой к моей щеке.
- Переоденешься?
- Ну, - это был
непонятный отказ.
- Всё-таки
замёрзла, - стояла я на своём.
- Увы, - сумрачно
отозвалась она. Я обняла её крепче, и она поёжилась под свитером. В полусумраке
комнаты сгущалась тишина, шумел за окнами ветер, а в стекло бился снег. От
этого звука, от одного вида застилающей окно белой крупитчатой мглы мне
становилось холодно, и я чувствовала, что ей, только что пришедшей из этой
мглы, - тоже.
- Скажи, для чего
ты ездила сегодня в свою автошколу? Я не поверю, что сегодня проходили занятия.
- Я была не в автошколе, - тихо призналась
она.
- Ты же знаешь, чем
ты рискуешь, Харука.
- Знаю.
- Всё-таки ты…
очень сильная.
Она не ответила, еле
слышно и горько усмехнувшись.
- Я бы в твоём
положении не смогла… так себя вести.
- Ёаке хорошая
такая. Глаза как чернослив.
- Ну уж, ты
сравнила.
- Хороший ребёнок.
Я улыбнулась, слегка
покачивая её в объятиях. Ей оставалось совсем немного, я в это время уже находилась
в роддоме, но я боялась, как теперь осознаю, чересчур, и к тому же напрасно...
Я знала, что ей так нужно, ведь это давно уже было известно каждому из нас. И
без её поддержки всё вряд ли прошло бы у меня так хорошо.
- Спасибо тебе.
- Не за что…
Монитор светился
чётким прямоугольником, резал глаза. Пора бы уже включить свет.
- Включу?..
- Не надо… пока.
Чёлка у неё почти
совсем высохла, и я запустила ей в волосы пальцы и вспушила их. Она улыбнулась,
а я в этот момент была счастлива.
- Поздно уже. Никто
что-то не едет… - встрепенулась вдруг она.
Я спохватилась:
- Прости меня, я не
сказала тебе. Звонил Масато. Они задержатся и будут в девять.
- С Мичиру?
- Да, Мичиру тоже
будет с ними. Прости, я совсем забыла… Я собиралась сказать тебе сразу же.
Она качнула головой
и шепнула:
- Ничего.
От полусумрака и
мягкой грусти воспоминания нахлынули на меня внезапно, без причины, одновременно
с тем, как за окном раздался вой ветра и снег застучал в задрожавшее стекло.
- Помнишь, в это
время тогда мы ещё ничего не знали…
Она поняла с
полуслова все мои невысказанные фразы и, нащупав мою руку, с усилием сжала её.
- Помню, Сецуна.
Её боль передалась
мне, и я поняла, что до этого она чувствовала то же самое, что и я. Я поступила
правильно.
Я тоже сжала её
ладонь и, наклонившись к её уху, шепнула:
- Всё было совсем
не так, как мы хотели…
- И было больно.
- Да, было больно.
Она помолчала, а я в
паузе вдыхала запах её туалетной воды, исходящий от свитера.
- Я… не могу
вспомнить того времени. Я всё забыла.
- Я понимаю. Это не
страшно. Это было не наше время. Это было время чужого жребия. И мы были
марионетками в чужих судьбах.
Руки мы сжимали
крепко, но ни одной из нас не было больно. Гораздо больнее мне было от мысли,
что ей требовался уход. Нельзя было допускать, чтобы она простудилась, но, с
другой стороны, она всё знает и сама, и распоряжается этими знаниями как
следует…
- Страшно…
- Мне тоже было
страшно, - тихо призналась я.
- Воспоминания –
это одно из самых… Больно до сих пор.
- Мне тоже больно,
Харука. Но… всё…
- Всё, - улыбнулась
она.
- Прошло.
- Но ведь не
забылось.
Я запустила руку ей
под ворот мягко пахнущего свитера, прижавшись щекой к её щеке. Шея была тёплая,
она согрелась. Запястье руки, сжимающей мою ладонь, я нащупала кончиками
пальцев и, чтобы удостовериться, погладила. Она больше не мёрзла.
- Помнишь, тогда
ведь не было снега.
- Помню… В тот год
– тоже.
Я улыбнулась.
- На твой день
рождения редко выпадал снег. Через две недели будем праздновать, правда?
Она тихо
рассмеялась, осторожно и несмело погладила мою ладонь, я перехватила руку и
обняла её. И вдруг почувствовала, как под свитером мягко и упруго шевельнулась
девочка. Беспокойно шевельнулась, и я прижала Харуку к себе, взяла в ладонь её
голову.
- Мне стало легче,
- тихо угадала она мои мысли.
- Я знаю, конечно,
что ты уверена в своих силах, но, Харука, я всё равно за тебя волнуюсь…
- Не стоит.
- А что будет с
нами, если что-нибудь случится? Что будет с Мичиру?
Харука вдруг
облегчённо усмехнулась:
- Она ждёт так, что
ничего не случится.
- Вот как ты
рассуждаешь, - слегка притворно удивилась я.
- Так больно, как
тогда, мне уже не будет…
Я молча прижала её к
себе. Ребёнок снова шевельнулся.
- Харука.
- Не отпускай. И
больно не будет.
- Я снова хочу сказать
тебе это…
- Не надо, Сецуна…
Я всё уже давно знаю.
Вместо ответа я
провела рукой по её животу, и она смущённо усмехнулась.
- Так уж…
- Не увечь сама
себя. Пожалуйста. Хочешь, позвони мне. Кому угодно… Но не надрывайся. Это для
тебя безумие. Зачем ты ездила сегодня по городу? Кому ты хотела что-то
доказать? Я всё знаю, и я всё помню, и не забуду до конца жизни, и никто из нас
не забудет, но не мучай себя. Не надо. Я тебя прошу. Если ты не можешь
послушаться Мичиру, Масато, Хотару, то я тебя прошу. Ты перенесла слишком много
боли…
Она закаменела и
охладела внезапно, как внезапно охладевает меняющийся ветер:
- Мы все перенесли
слишком много боли.
- Но это не значит,
что ты должна терпеть её за нас всех… И за себя тоже. Поверь, мы… искупили… Мы
всё искупили. И ты искупила тоже. Нас уже простили. Нас давно простили…
- Я много раз это
слышу, Сецуна, - устало прервала она меня, но сжала мою руку так, что на миг у
меня занемели пальцы.
- Всё слишком…
по-дурацки.
- Да, но твою боль…
Поверь мне, Харука, она не только твоя.
И задержала ладонь у
неё на плече.
- Не только?
- Не только.
Она молчала и не
смогла подобрать слова:
- ..Обещаешь?
- Люблю. Люблю, и
это правда.
Я мягко гладила её,
и вспыхивающие во всём теле воспоминания усиливали благодарность, удваивали,
утраивали ласку. Она горько вздохнула, но уже не обречённо, а успокоенно.
- Люблю.
- И я люблю.
- Спасибо, -
шепнула я, потому что сердце сдавили рванувшиеся из самой груди тяжёлые слёзы,
скривились губы. Но я уже знала, как с этим справиться, поскольку многому
научилась за прошедшее время.
- Любишь?
- Очень люблю. А
ты?
- Люблю. Любишь?
- Люблю.
- И я очень люблю,
Сецуна, - облегчённо шепнула она. Помолчав же немного, продолжила:
- Ты мне поможешь?
- Да.
- Переодеться.
- Конечно.
«Ты же не имела в
виду что-то другое...» - и она улыбнулась в ответ: «не имела…»
«Не имела?..» -
«Да…»
«Смешно…» -
«Конечно…»
- А ты… будешь тут?
- Да, - по-прежнему
улыбаясь, я дотронулась до её волос, - мне нужно доделать кое-что. Правда, я
скоро собиралась ужинать, но допечатать ещё немного нужно.
- Я полежу здесь,
если ты не против. Можно?
- Конечно.
- Понимаешь, -
оживлённо рассказывала она, стягивая свитер, - никто просто от этого снега в
себя не пришёл, я в супермаркет захожу, а там такие же скидки, как были под Рождество…
- Да ты что?
- Я тут ни при чём!
Честное слово, там все ценники перечёркнуты, и внизу написана цена! Ну, я думаю,
это явно лохотрон, решила, ладно, проверим. Взяла там крабов просто так, на
пробу, - опа, мне пробивают с этой скидкой! Ну, и я флажки в руки, нагрузилась,
и поехали…
- Глупая! Сказала
бы сегодня нам, и завтра с утра я уже была бы там!
- Ага, а если они
завтра с утра одумаются?
- Скажи мне, зачем
ты вообще пошла в супермаркет?
- Купюру разменять.
- И где же теперь
твоя купюра? – поинтересовалась я, помогая ей облачиться в рубашку.
- Ну, где, в
магазине. Я на неё курицу купила. И не только курицу причём. Ты зря, кстати,
пакет не разобрала, там всё нужно в холодильник сунуть.
Я только
поморщилась.
- На улице такой
мороз, что ничего не случится. Постой, поправь воротник. Не здесь, с другой
стороны.
- Спасибо… Так, я
слышу, там кто-то уже пробудился ото сна, ты иди мне кофе налей, а я гляну.
- Кофе нет, но есть
чай.
- Ах, да. Налей чаю
тогда. Слушай, похоже, там уже серьёзно проснулись, я пойду.
Возвращаясь в
комнату с чашками чая, я заглянула по пути в детскую. Там давно было тихо.
Химеко смирно сидела на кровати и наблюдала за Харукой, а та на моих глазах без
каких бы то ни было предосторожностей, на удивление ловко подхватила на руки
хнычущую Ёаке и обернулась на меня:
- Смотри, мама
пришла, сейчас тоже скажет!..
- Харука,
сумасшедшая, оставь её, она же тяжёлая!
Харука, вздрогнув от
неожиданности и втянув голову в плечи, ошеломлённо глянула на меня.
- Нет, мама не
скажет, я ошиблась.
Ёаке перестала
хныкать, фыркнула и засмеялась, а вслед за ней и Химеко, взвизгнув от восторга,
добавила какие-то свои комментарии. Харука, оглянувшись на неё, показала мне
язык, и девочки развеселились ещё больше.
Я подошла к Харуке и
хотела было отобрать дочь, забыв о том, что у меня в руках поднос. Пока я оглядывалась,
отыскивая взглядом место, куда его можно было бы поставить, Харука с Ёаке на
руках отошла в угол, пытаясь занять оборонительную позицию.
- Положи её,
Харука! Если ты будешь так часто их поднимать, то наживёшь себе преждевременные
роды.
- Не стану я её
класть, она на ручки хочет.
Я наконец ткнула
поднос на край стола, но, стоило мне взять Ёаке, та снова захныкала.
- Ну что, что тебе
не нравится?.. – растерялась я. – Харука, из-за чего они проснулись?
- Я так понимаю,
есть хотят. Твоя, по крайней мере, - отозвалась Харука, отошедшая к Химеко. –
Дай ручку, дай, я кофточку сниму...
Ёаке продолжала
капризничать, и мне пришлось немного покачать её, чтобы она успокоилась хоть на
минуту. Удостоверившись же, что плача пока не будет, я снова повернулась к
Харуке, стремясь проговорить наконец вслух то, что давно хотелось сказать.
- Харука,
послезавтра я уеду.
- Это почему?
- Я не хочу вам
мешать. Ты слишком много возишься с детьми, а я не хочу, чтобы моя дочь доставляла
тебе лишние хлопоты. Ты окончательно подорвёшь себе здоровье, если будешь так
напрягаться…
- Не болтай ерунды,
- резко и категорично отрезала Харука, даже не глядя на меня. – Никто мне никаких
хлопот не доставляет. И ты здесь никому не мешаешь.
- Сейчас, конечно,
ты говоришь так, но после родов ты начнёшь думать иначе...
В этот момент Ёаке
снова подала голос, и мне пришлось отвлечься от основной мысли.
- Харука, я давно
хотела тебя спросить и всё время забывала…
- Это ты о той
статье про прикорм, что ли?
- Именно, - с
облегчением подтвердила я. – Значит, ты всё помнила?
- Помнила, конечно.
Не слушай ты Мичиру, ни один нормальный ребёнок не будет есть горькое после
сладкого, и ты его никак не заставишь это сделать, хоть ты разорвись. Они все
умные.
- Это точно?
- Если не веришь
теории, - терпеливо вздохнула Харука, - поверь практике, мы уже это опробовали,
- она кивнула на Химеко, терзающую своего любимого резинового зайца, и
оглянулась в поисках полотенца.
- Надо понимать, я
всё делаю правильно?
- Да, - коротко
подтвердила она.
- Спасибо. Позволь
вернуться к прежней теме. Я приняла решение, и тебе меня не отговорить.
- Значит, когда
уедешь, заберёшь с собой Химеко, - холодно заметила Харука, с трудом нагибаясь
над дочерью.
- Как это?..
- Ты думаешь,
Мичиру будет ею заниматься, когда я рожу? Для неё никого, кроме этой, - она
похлопала себя по животу, - не будет!
- А ты сама?
- А что я? –
выпрямилась Харука, коротко и с болью глянув на меня. – Я за ней буду ухаживать
больше, чем за своей! Я вообще чувствую, мне придётся туда переезжать, она ведь
может такого там натворить!.. Вот увидишь, это будет одна сплошная
консультация, когда кормить, как купать, чего и как! А у меня только молоко
перегорать будет! Я его вон хоть твоей скормлю, всё польза!..
Расстроенная, она
бросила в корзину скомканную пелёнку и отвернулась от меня, снова тяжело склонившись
над Химеко.
- Ну, уж до такого
не дойдёт… - осторожно заметила я, легонько покачивая Ёаке на коленях. Но Харука
только махнула рукой, с горечью глянув мне в лицо.
- Масато уедет
семнадцатого числа, ты думаешь, меня до этого выпишут? Твой вон тоже неизвестно
когда со своего конгресса приедет!
- Не с конгресса, а
со слёта.
- Никакой разницы!
Я что, на Хотару её повешу, в Калифорнию? Или на Цукино? Позвоню из роддома,
скажу, вот, мол, так и так, подержите у себя моего ребёнка, а то мне за ним
присматривать некогда, а папаша только в апреле приедет! Вот они обрадуются,
скажут, приплыли, совсем обнаглела!
- Да что ты
говоришь, что ему делать в Осаке до апреля? – ахнула я.
- Как – что? –
совсем разошлась Харука. – Филиал фирмы устраивать! Я говорю, в Токио нельзя,
пока я хоть на ноги не встану? Нет, ни в коем разе, у них график ещё в
позапрошлом году запланирован! Одна группа работает с января до апреля, вторая
работает с апреля до кто его знает, когда! Мне папа позавчера звонит, говорит,
ну, зятёк-то мой в люди выбивается! Я говорю – да-а-а, это верно. Всё, больше и
сказать нечего. Если я её теперь бабушке подкину, ни бабушке житья не будет, ни
ей, ни Масато…
Химеко плаксиво
захныкала, явно напуганная её криками, и Харука, тут же напряжённо замолчав и
подхватив её на руки, опустилась в кресло.
- Оставайся, Сец, -
после недолгого молчания тихо и мягко, совсем другим голосом попросила она. –
Так легче будет. Подумай сама, кому я Химеко оставлю, пока в роддоме буду?
- Ты
преувеличиваешь. Мичиру не станет отрывать тебя от дома. В конце концов,
Гендзуро никуда не уезжает…
- А её это волнует,
- скептически кивнула Харука. – Звонками она меня в любом случае затерроризирует.
Я уж лучше сразу туда переберусь, хоть прослежу…
- Но ты совершенно
не обязана становиться ей нянькой, да ещё в таких обстоятельствах. В конце концов,
это очень и очень невежливо с её стороны – требовать от тебя таких услуг при
вашей договорённости.
Харука глухо
обронила, зарывшись лицом в волосы прижавшейся к ней Химеко:
- У суки щеня, у
кошки котя, и то дитя…
Я промолчала,
убаюкивая Ёаке. Харука же, помолчав, продолжила:
- Сецуна, останься,
пока Токино не приедет. Меня поддержишь, самой веселее… Что ты будешь одна у
себя с ней возиться? Я тебя прошу, пожалуйста.
Я встала, покачивая
дочь, и, отвернувшись к окну, вздохнула так, чтобы она не слышала. Отказать ей
я и вправду не могла, и мои личные чувства не играли в этом никакой роли.
Однако, переждав в молчании и подумав, я нашла, что Харука права. Пока я гощу у
неё, мне значительно легче, чем если бы я была одна, и кроме того, после родов
ей действительно потребуется поддержка. Новорождённого ребёнка она должна будет
отдать Мичиру, а учитывая то, как Харука любит детей, пережить это ей придётся
нелегко. Мои оправдания по поводу «путания под ногами» действительно звучали глупо.
Укладывая Ёаке в
кроватку и укрывая её, краем глаза я заметила, как Харука неловко и с явным трудом
поднялась из кресла, удерживая на весу задремавшую Химеко. Оставив Ёаке в
покое, я поскорее подошла к ней и, помогая, шепнула:
- Пойдём. Тебе
самой нужно отдохнуть. Чай наверняка уже остыл.
Она не ответила,
осторожно и нежно укрывая Химеко простынёй и глядя мимо меня. Я хотела вернуться
к Ёаке, но она, к несчастью, уже проснулась и, обнаружив, что меня рядом нет,
подняла крик. Но не успела она перевести дух, как возле неё, каким-то
непостижимым образом опередив меня, оказалась Харука, и в тот момент, когда
Ёаке оказалась у неё на руках, крик прекратился мгновенно, как если бы
выключили звук в телевизоре.
Я торопливо
успокоила начавшую было возиться спросонья Химеко и, когда девочка вновь
затихла, взглянула на Харуку. Перехватив мой взгляд, она отвернулась к стене,
приткнувшаяся к ней Ёаке уже сладко посапывала. Тогда, с некоторой
осторожностью оторвав ладонь от плечика Химеко, я подошла к её маме и тем же
жестом положила руку ей на плечо. Харука, скосив на меня глаза, вздохнула и,
словно бы оттаяв, встрепенулась, убрала Ёаке со лба волосы, снова уложила её в
кроватку, а затем, повернувшись ко мне, горько улыбнулась и опустила ресницы.
Когда мы снова
оказались в моей комнате, она устало подошла к кровати, отпила несколько
глотков из тёплой чашки и, снова вздохнув, двигаясь осторожно и размеренно,
легла. Подумав немного, я села подле и положила руку ей на лоб, под чёлку.
- Не стоит
расстраиваться заранее. Я уверена, всё образуется. Масато наверняка что-нибудь
придумает, чтобы не оставлять тебя одну.
- Хорошо, если так,
- невесело, но благодарно улыбнулась Харука. Взгляд у неё был замученный.
- А если нет, то я
останусь с тобой, насколько захочешь. Думаю, Токино не будет особенно против.
Во всяком случае, день буду проводить у тебя, а по ночам что-нибудь ему
готовить.
- Ну, уж так-то не надо, - слегка оживилась
она, чего я и добивалась. – Ночью надо спать.
- Ничего. Если
обеспечить его едой, он может сутками не отрываться от компьютера, так что об
этом не беспокойся.
- Спасибо.
- Принести тебе
ужин?
- Нет. Иди поешь,
если хочешь.
- Ты не должна
отказываться от еды, - строго взглянула я на неё.
- Тогда попозже.
Будь добра, подай мне чашку. Пить хочу…
С трудом
приподнявшись на кровати, она напилась и, держа чашку в руке, снова осторожно,
но с видимым облегчением откинулась на спину.
- Когда наконец
ощенюсь… - пробормотала она, глядя в окно и проводя рукой по животу.
- Скоро, -
улыбнувшись, глянула я на неё от ноутбука. – Потерпи ещё совсем немного.
- Да я не жалуюсь…
Устала просто.
- Тебе следует
больше спать и меньше бесцельно ездить по городу, - с укоризной посмотрела я
Харуке в глаза. Она фыркнула и отвела взгляд:
- Ну, давай ещё мне
мораль прочитай, как не должны себя вести суягные овцы…
- Перестань! –
рассердилась я. – Это совсем не смешно.
Харука равнодушно
показала мне язык и, вздохнув, отвернулась к стене. А я задумалась, нажимая на
клавиши клавиатуры скорее автоматически, чем сознательно. Текст был уже
практически выучен мной наизусть, и набирать его я могла вслепую...
Харука на сносях
выглядела лучше, чем Цукино на пятом месяце. Не пристало, конечно, мне использовать
в речи такие обороты, но ту разнесло так, что мне на её сроке было весьма
приятно смотреть на себя в зеркало, сравнивая свою фигуру с оставшимся у меня в
памяти образом. Что же касается Харуки, то… ею можно было любоваться, что редко
можно сказать о женщинах в её положении.
Я оглянулась.
Харука, уже задремавшая, лежала недвижно, закрыв глаза, и лицо её было
спокойным. Я поднялась, сняла со спинки кресла плед и, подойдя, осторожно
укрыла её, однако она почувствовала мои прикосновения и открыла глаза. Я
постаралась улыбнуться ей как можно ласковей.
- Отдыхай.
- Принеси мне,
пожалуйста, ещё чаю, а? – жалобно попросила она, поймав мою руку.
- Ты же спишь.
- Ну и что, принеси… Ты откроешь Масато,
когда придёт, ладно? – вдруг тревожно осведомилась Харука, вскинув ресницы.
- Конечно, не
волнуйся. За детьми присмотрю, если что-то понадобится. Лежи, я сейчас принесу
тебе чай.
- Сецуна, брось мне
туда лимончик, пожалуйста! – внезапно спохватившись, взволнованно приподнялась
она на кровати, когда я уже была у двери.
- Хорошо, -
заверила я, и сердце мне сжала острая жалость к ней. – Успокойся. Зачем ты так
нервничаешь?
- Да я просто
забыла совсем… - устало попыталась оправдаться она, опускаясь обратно и с еле
слышным стоном переворачиваясь на левый бок. Я вернулась, помогла ей укрыться
заново и только после этого, удостоверившись, что всё в порядке, пошла на
кухню, где так же в окна бил снег и стёкла дрожали от воя ветра.
Мне вспомнилось, как
я встретилась с ней в первый раз после её краткого добровольного отшельничества,
два с половиной года назад. Был конец августа, Химеко вот-вот должен был
исполниться месяц, а я увидела Харуку в парке недалеко от их с Масато новой
квартиры и – не узнала её. Она сидела на скамейке в белом простеньком сарафане,
качала ногой коляску и взахлёб читала приличной толщины и вида книгу. Как потом
выяснилось, это была «Сага о Форсайтах» в оригинале.
- Захотелось
расширить кругозор, - слегка смущённо пояснила мне тогда Харука, предъявляя уже
успевшую истрепаться книгу с печатью издательства «Асахи» на обложке.
Я проходила мимо,
сократив дорогу от магазина тканей до дома, и до сих пор не знаю, почему окликнула
её. Должно быть, это было наитие, ведь, помня, что Харука с мужем должны были
находиться в каком-то частном коттедже на юге Хонсю, я не могла ожидать увидеть
её в городском парке, да ещё с ребёнком, хотя сроки её беременности не так
чтобы стёрлись тогда у меня из памяти. И не могла я узнать свою прежнюю подругу
в стройной длинноногой, светлокожей красавице с волосами до плеч, с картинной
небрежностью перевязанными лентой белого кружева. Но, видимо, что-то тогда всё
же привлекло в этой женщине моё внимание. Может быть, то, что редко кто из
подобных ей мог устроиться на скамейке, подметая землю под ней подолом сарафана
с выбитым принтом одного из европейских Домов моды. Может быть, краем глаза мне
почудилось что-то знакомое в силуэте – угловатом до лёгкой неуклюжести и в то
же время полном своеобразной, спортивной отточенной грации. А может, я тогда
незаметно для себя увидела характерную Харукину прядку-полумесяц над склонённым
лбом, создающую ощущение не вполне умело уложенных волос, что тоже редко
присуще гламурной даме. Так или иначе, но что-то заставило меня окликнуть
женщину по имени. Она подняла голову, и я потеряла дар речи.
Возможно, со мной
навсегда останется картина, которая запечатлелась передо мной в тот момент, но,
возможно, и нет. Прежде чем мы, совершенно забывшись, бросились обниматься,
Харука вскочила со скамейки, и я получила возможность оглядеть её всю с ног до
головы. Что и говорить, она сильно изменилась, но исключительно в лучшую
сторону. После родов она заметно пополнела, но только там, где это было действительно
необходимо, и точнее будет сказать – округлилась, так как это слово подойдёт
здесь больше. В памяти у меня остались обрисованные сарафаном широкие бёдра,
красивая, не страдающая недостатком молока грудь и слегка выступающий вперёд
животик – признак того, что она не слишком беспокоилась в тот момент о своей
физической форме, но совершенно этого не стеснялась. Впрочем, ей действительно
нечего было стыдиться, поскольку талия её показалась мне чуть ли не более
тонкой, чем в девичестве, а ноги уже в то время были самой выигрышной частью её
фигуры, и этот наивный животик, оправданный наличием рядом с ней детской
коляски, показался мне той единственной деталью, которой не хватало Харуке для
достижения совершенной гармонии силуэта, недоступной ей в восемнадцать лет.
Но если говорить всё
до конца, то мне привиделось в то мгновение, будто больше восемнадцати на вид
ей дать было нельзя.
Я застыла в
ошеломлении и восхищении, а Харука сорвалась с места и, едва не уронив книжку и
второпях запустив её в куст рядом со скамейкой, бросилась мне навстречу. Только
после бурных объятий, за которые, проходи тогда неподалёку полицейский, нас
наверняка препроводили бы в участок, мы сумели вдоволь насмотреться друг на
друга, и я увидела, что восемнадцати лет ей не дать. Её собственных двадцати
четырёх, впрочем, тоже, но за несовершеннолетнюю принять её было нельзя, и
прежде всего её выдавала не фигура, чересчур женственная для девушки, а
окаймлённые еле заметной тенью недосыпания глаза. Таких глаз не могло быть у
беспечной школьницы.
.:
Чуть не плача и удержавшись от слёз лишь благодаря
выработанной с отрочества выдержке, мы обнялись и долго не снимали рук друг у
друга с плечей. Я помнила Харуку до этого прежде всего безвольным человеком с
опустошённой душой и разбитым сердцем, не видящим чёткой границы между мечтами
и реальностью. Она меня – вечно расстроенной из-за неустроенной личной жизни и
неудач в официальных пробах моих дизайнерских возможностей. Теперь у каждой из
нас была семья (а у Харуки уже и с прибавлением), у неё за плечами – двукратное
чемпионство мира, несколько рекордов Всеяпонской и один – Всемирной книги
Гиннесса, у меня – признание всех наших крупнейших кутюрье и несколько
собственных бутиков, из которых один находился в Лондоне, а один – в Пекине. О
Мичиру мы в тот день старались не вспоминать.
- Какой ты стала
красавицей, просто с иголочки…
- Перестань, это ты
стала красавицей! Решила отрастить волосы?
- Какое там! –
засмеялась она. – Просто не следила за собой, они и отросли. Это даже не причёска,
это просто отросшие лохмы…
- Они уже вьются, -
коснулась я рукой нескольких прядок. – Оставь, подровняй их, и вырастут локоны
краше, чем у… чем у Нехелении!
Второпях мне просто
больше ничего не пришло в голову, но Харука рассмеялась и в который раз обняла
меня, заявив, что посмотрит, но вообще-то гораздо приятней, когда уши ничего не
прикрывает, а шею обдувает ветерком.
- Не приятней, а
привычней, - поддела я её, - мне гораздо приятней обратное!
- Да тебе хоть
ренессансный корабль на голове накрути, и то как минимум до пояса спадать
будут!
Я забыла про то, что
дома ждут дела, она – про собственную дочь, пока проснувшаяся в коляске Химеко
не напомнила о себе недовольным плачем. Честно признаться, нам не удалось
избежать совместных рассуждений о том, кто подарил красавице малышке губки, кто
– носик, а кто – бровки. Насчёт глаз же у меня ни на мгновение не возникло
сомнений: большие, меняющие цвет от индиго до аквамарина глубокие очи с
косоватым корейским разрезом, бесспорно, передала девочке по наследству мама.
- Ах, а это было
ясно с самого начала. Масато кареглазый, ну, ты знаешь, ореховый такой, а она
только ресницы разлепила, так сразу глазищи такие синие, как вон у тебя сапфир
на декольте.
Насчёт губ мне
пришлось призадуматься, но в конце концов я решительно заявила:
- Папины.
- Правильно. Ты
знаешь, я так рада… Я хочу, чтобы у неё были полные губки. А у Масато такой красивый
рисунок этих губ…
Когда же настала
очередь носа, я сообщила:
- Не скажу, пока
опять не увижу вблизи твоего Масато. Я уже, признаться, забыла, как он
выглядит.
- Я вот тоже стою и
думаю, как бы тебя ко мне завлечь!
Токино тогда был в
отъезде, поэтому в тот день я попала домой лишь к вечеру, да и то только для
того, чтобы захватить некоторые необходимые вещи и затем отправиться обратно к
Харуке. Неслыханное везение, что наши квартиры оказались не только в одном
районе, но на расстоянии двух кварталов от одной до другой. При желании можно
было дойти пешком, а можно было и поехать. Меня, конечно, довезла туда и
обратно сама Харука на своей старенькой «Феррари».
- Не могу
расстаться. Она уже часть меня. Связь с прошлым. Масато знаешь как её зовёт?
Серна.
А вот знакомого мне
мотоцикла уже не было.
- Он в прошлом году
меня завёз… Ну, неважно. В общем, я больше на нём не езжу. Так, иногда…
Ночевать мы легли в
одной комнате, для чего Харука выселила Масато с супружеского ложа на кровать в
детской, клятвенно пообещав, что это только на одну ночь.
- Я всё равно сама
там сплю. Так уж, мы ей комнату выделили, а я и сама туда… Она раньше по ночам
плакала, ну а сегодня заплачет, так он её успокоит. Она папу любит.
- А он?
- А уж он её как!..
Я не знаю, кто был счастливей, он или я, когда Химеко родилась. Он, наверно.
Да, скорее всего.
- А насчёт того,
что ты там, а он здесь?
Тут Харука
засмущалась:
- А просто иногда
Химеко знает, что кричи не кричи, а маму не пустят…
- Боюсь, -
призналась я ей по секрету, - что мой ребёнок никогда не узнает, что значит
спать в одной комнате с мамой.
Харука оценила мою
шутку, весьма заразительно расхохотавшись в подушку. Впрочем, она, конечно,
знала, что в каждой шутке есть доля правды…
Уснули мы в ту ночь
ближе к рассвету и, естественно, успели вспомнить, обговорить и, что теперь
скрывать, оплакать далеко не всё, что хотели. Но у нас была возможность сделать
это. С того дня мы начали частенько выкраивать время для того, чтобы
встретиться, навёрстывая упущенное. Харука была в торжественно заслуженном
декретном отпуске, а я за два дня разделалась с особо важными делами, переложив
на ассистентов всю рутинную работу, и тоже могла навещать её в любое удобное
время и помогать с уходом за ребёнком.
Когда Химеко
исполнился год, в нашем поле зрения вновь появилась Мичиру. И не так уж много
времени прошло, прежде чем Харука приняла решение стать для неё суррогатной
матерью. Тем не менее я уверена, что она ни разу не пожалела о том, что сделала
такой выбор. Второй день рождения Химеко она уже справляла с животиком, по
которому скользили странные взгляды Мичиру, хотя странными они могли быть для
кого угодно, но только не для меня и не для Харуки. Впрочем, Харука не стремилась
их замечать – с каждым днём она хорошела, будто распускающийся бутон, учитывая
при этом, что с того дня, как мы впервые увиделись, ни на миг не теряла своей
необъяснимой, сугубо индивидуальной прелести. Мичиру же, в свою очередь, не
стремилась к чересчур тесному общению с нами. Во время празднования двухлетия
Химеко не одна Харука ходила с круглым животом, и Мичиру было нелегко это
принять.
Единственным
непонятным счастьем Харуки осталась для меня её встреча с Цукино – тогда уже
давно ставшей миссис Чиба – и Юной Леди. Юной Леди к тому времени исполнилось
четыре года, и она была в точности такой девочкой, какая запечатлелась в памяти
далёкого будущего. Харуку она полюбила с первого взгляда, как и все дети,
которые её видели, но и со мной подружилась тоже очень быстро. А вот
Усаги-старшая сначала относилась к нам с меньшей долей симпатии, чем раньше, но
лишь до того момента, когда увидела нас с Харукой во весь рост, во всей красе
просторных одежд. Её мнение о нас в ту секунду заметно улучшилось, и мне кажется,
что изменений в этом плане не предвидится.
Затем, с уходом лета
и неожиданно бурным наплывом циклонов с севера, положение начало стремительно
ухудшаться. В конце сентября я была вынуждена лечь в больницу на сохранение, и
если бы не Харука, которая хлопотала обо мне больше, чем я сама, не думаю, что
я увидела бы Ёаке такой здоровой, как сейчас. А затем настал черёд самой
Харуки, и хотя последние месяцы она держалась стойко, тем не менее, когда
Токино улетел на европейский слёт литераторов, Масато неудачно закрутился со
своим бизнес-планом, а Садако – домоправительницу Харуки – срочно вызвали к
родным на Сикоку, я вместе с дочерью переселилась к Харуке. Отчасти по зову
сердца, отчасти по её собственному зову.
До сих пор у меня в
душе держится ощущение, что мы сами были виноваты во всём. Уже не изменить
того, что конец сентября навсегда останется для нас временем чёрных
воспоминаний. Осень, навевающая ностальгию, властвовала над нами нескончаемыми
дождями, ко дню рождения Ёаке разбавившимися крупным градом. Хотару из своей
Калифорнии писала так редко, что в первое мгновение, беря в руки украшенный
иностранными марками конверт, я удивлялась, от кого бы он мог прийти. Синоптики
изо дня в день пугали население сменой курса океанских течений и последующим за
этим отходом рыбы на глубину, что означало голод для всей страны. К счастью,
эти пророчества не подтвердились, но мне и Харуке, тем не менее, тяжело было
переносить эти дни, даже когда небо было ясным.
Харука разрывалась
между мной и Мичиру, которая, как мне показалось, только к тому времени осознала
смысл термина «суррогатная мать». Я не знаю, что именно происходило между ними,
но Харука так неприкрыто светилась неподдельным счастьем, что спрашивать не
хотелось, да мне это и не нужно было. Между тем здоровье её пошатнулось, но
она, искрящаяся радостью примирения с Мичиру, не обращала на это внимания, и
тогда-то я поблагодарила себя за принятое решение переселиться на время к ней.
Некому было следить за самой Харукой и за её режимом дня, поскольку Мичиру, к
моему необъяснимому удивлению, не торопилась расставлять точки над «i» и воскрешать забытое. Она
ограничивалась ежедневными посещениями Харуки, которые с течением времени всё
больше стали напоминать мне технологическую проверку состояния инкубатора. Я
отгоняла от себя эти мысли, защищалась, как могла, и всё же не могла себя
заставить отделаться от них, видя потребительский отблеск в глазах приходящей к
нам Мичиру и ощущая себя в её присутствии чужеродным объектом.
Очень долгое время я
не имела представления о том, что Харука видит и знает гораздо больше, чем ей
могли бы открыть её затуманенные счастьем глаза и сердце, пока однажды вечером
я не застала её в коридоре сидящей на полу, в изнеможении привалившись к стене,
задыхающейся и сотрясаемой тяжёлыми беззвучными рыданиями. От помощи прибывших
на обычной карете неотложки врачей она наотрез отказалась, никаких лекарств
принимать не желала, в больницу ехать тоже не соглашалась и, к огромному моему
удивлению, отклонила предложение позвать к ней Мичиру. Сделать же с ней что-то
против её воли в её положении уже было очень опасно, и неотложка уехала ни с
чем.
Я боялась отойти от
неё даже на шаг, но в конце концов Харука пришла в себя сама, и тогда я услышала
от неё всё то, о чём мне давно следовало догадаться самостоятельно. После этого
срыва ей пришлось двое суток пролежать в постели – вставать у неё просто не
было сил. И, несмотря на всё это, она продолжала считать себя счастливой.
- Думаю, это был
последний звонок, - спокойно пояснила она, перебирая мои пальцы. Что бы я ни хотела
сделать, подходя к ней, она перехватывала мою руку и прятала её в своих
ладонях. – Больше не будет. Послушай, а у тебя… больше шерсти нет?
- Есть.
- Принеси,
пожалуйста.
Я была несказанно
удивлена, когда Харука, получившая от меня крючок и два маленьких клубка, оставшихся
у меня с незапамятных времён от какой-то работы, на следующий же день
предъявила мне пару весьма симпатичных носочков, пришедшихся как раз по ноге
Ёаке.
- Я ещё что-то
помню, - искренне призналась она, с неподдельным удовольствием наблюдая за моей
реакцией.
- Где ты научилась?
- Давно ещё… В
детстве.
Вязание придало ей сил, и на следующий день она чувствовала себя
настолько хорошо, что потребовала принести ей детей, дабы она могла наблюдать
за ними, пока я хлопочу по хозяйству. Не решившись возразить, я оставила ей
Ёаке и Химеко на целый день, и за весь этот день я ни разу не слышала детского
плача. А ещё через сутки Харука встала с постели. Мне потребовалось бы на
восстановление по меньшей мере четыре дня, и я перестала упрекать её за
невнимательность к себе и предоставила распределять силы так, как ей
требовалось самой. Но зачастую она теряла над собой контроль, и тогда я вновь
брала инициативу на себя.
Вернувшись в
комнату, я застала Харуку дремлющей. Но стоило мне опустить на стол поднос, как
она проснулась и приподнялась на кровати. Жестом я дала ей понять, что вставать
не нужно, но она, не послушавшись, сняла с себя плед и села, неловко ворочая
животом. Укорив её взглядом, я подала ей поднос, и она, улыбнувшись, взяла с
него чашку.
- Спасибо.
Снег за окном
продолжал идти, но ветер стих. Девочки спали, видимо, такая погода убаюкивала
их. Монитор ноутбука продолжал недвижно светиться. В комнате было тихо.
- Как ты себя
чувствуешь?
Харука, вздохнув и
слегка виновато улыбнувшись, поиграла чашкой в руке.
- Знаешь, наверное,
завтра поедем.
- Уже завтра?
Она задумчиво кивнула.
- Лучше всё-таки
сейчас… Погода уж больно плохая. Я там уже была, мне там нравится, пусть уж
так... Помоги мне утром сумку собрать, хорошо?
- Я не просто
помогу, а сама тебе её соберу. А ты… уверена?
- Уверена.
Я осторожно
привлекла её к себе и обняла так, чтобы не причинить боль.
- Удачи тебе.
- Спасибо, Сецуна.
Я снова помогла ей
лечь, укрыла, а сама отошла к ноутбуку.
- Я думаю, я там
денёк-два побуду. А потом посмотрим.
- Я передам Масато.
Отдыхай.
Под перестук клавиш
моего ноутбука она вскоре снова уснула. А я, закончив набор, долго сидела молча,
сплетя ладони под подбородком. Завтра нужно будет проводить её в роддом, а вот
наведаться к ней, боюсь, не получится, пока не приедет Токино. С кем я оставлю
девочек?
Наконец я взглянула
на часы и встала. Харука, как и в прошлый раз, лежала на левом боку, лицом к
стене. Я сделала несколько шагов, но она не услышала меня, дыша неравномерно,
но спокойно. Я подошла к ней, наклонилась и осторожно поцеловала её в тёплую
скулу, подле уха, и Харука, не просыпаясь, успокоенно притихла. Потом я
осторожно выпрямилась, поправила на ней плед и, стараясь ступать как можно
тише, вышла в коридор. Меня ждало ещё много дел, с которыми нужно было справиться,
прежде чем приедет муж Харуки и узнает, что, возможно, уже завтра Мичиру станет
мамой.